Скриншоты (правда несколько вразноброс):
Последняя атака Бернгарда Варга
Метель под Вольфенсбургом
Еще один готов!
Тяжелая пехота Хаоса в кольце, но сдерживает отход остальных сил.
Уффф!
Рыцари Быка прорвались к осадным орудиям - конец Вольфенсбургской баталии.
Точно конец.
Нурглевиты сменили шкурку, переквалифицировавшись в простых разбойников.
Адская пушка попала.
А вот и с Квелигом встретились. Последняя битва осенней компании.
Пистольеры стреляют в прислугу орудий.
Пленение Лукаса Хвильда.
Скриншотов немного - я забыл как выяснилось фрапс включить, а из нащелканых PrtScr часть не слишком получились.
Предупреждаю - глава отчего-то получилась очень жестокой и кровавой. Хоть рейтинг давай.
Глава 5. Оправданная жестокость.
Лишенные стабилизирующих гуманистических основ, мы с ужасом обнаружили, что самые естественные эмоциональные ресурсы, которые необходимы для пребывания в рамках нашей цивилизации, легко вырождаются в низменные чувства
Сол Дж.Р. Ублюдки Вольтера.
Весна-лето 2524 г.
Река Линск.
От весны и лета нового года у Виндека остро засело в памяти одно… Нет, не воспоминания – этого «добра» у него осталось полно с прошлых событий, и он сомневался, что забудет хоть что-то. И даже не сожалений о потерях – теперь солдат у Остланда было столько, что это казалось даже… неприличным, особенно, в сравнении с прошлыми боями. От нынешних походов и боев он запомнил… запах. Всепроникающий и все сопровождающий острый животный запах пота.
Он был всюду. Запах пота царил в полевых лагерях, он лип к коже сапог и доспехам, конюшням и палаткам, вонь пота сопровождала кашеваров и маркитанток, и даже сняв после долгого дня стеганый поддоспешник или даже простую суконную куртку, он видел белесые соляные разводы на спине и подмышках, без сомнения свидетельствовавшие, что этот запах будет сопровождать его весь день…
Запах был ужасен… но пот берег кровь – с этим нельзя было спорить. Но так он не потел никогда ранее – ни во время боев у Эренграда или моста, ни во время долгого перехода по кислевской земле – там хоть были бани, а во время зимних переходов он не гнушался сапоги под голову класть, в качестве подушки – дым от костров и усталость брали свое, и он особо не принюхивался. А вот сейчас – поди ж ты… И тепло и время… жаркое. Во всех отношениях.
Война до схода снегов ограничивалась только осадой Эренграда. Вальдемар Аеслинг пытался было приказами, угрозами, а затем и уговорами и мольбами заставить выйти своих воинов за стены города, для сражения – тщетно. Хаоситов мучал страх. Грозная мощь, стоявшая несколько месяцев назад у границ Остланда и грозившая смести его в пыль, испарилась, оставив после себя засеянные костяками скелетов полдя и леса, да грозные монументы трофеев, воздвигнутые гордыми и надменными победителями. Страх был так велик, что воины предпочли теплые квартиры и мощные укрепления, да ожидания деблокирующего удара извне, страшным атакам черно-белых легио под орудийно-мушкетным огнем.
Вольфганга, впрочем, это устраивало. Виндека – тоже.
Иоганнесу поручили примерно тысячу солдат и обещали в скором времени прислать еще. Он должен был очистить земли вокруг Эренграда – чтобы не ослаблять корпус Вольфганга. Бродившие там шайки хаоситов, да простых грабителей и мародеров затрудняли снабжение и препятствовали возвращению части беженцев – из числа самых отчаянных – которые не захотели остаться и жить на коренных остландских землях.
Здесь же, неподалеку от памятных мест прошлых боев, у него произошла неожиданная встреча…
Когда дозорные доложили о появлении неподалеку войск Хаоса, Виндек было встревожился, но оценив силы врага, успокоился. Против него было всего несколько десятков человек, может с сотню. Правда, все конные, но все равно – против тысячи бойцов это было несерьезно. Противник, видимо, принявший его войско за обоз или не рассмотревший в пыли численность появившегося войска, сначала приблизился, потом, сметив силы, стал отступать. Но – неудачно – к реке. Недавний разлив изменил береговую линию и хаоситы ошиблись, избрав не то направление. Иоганнеса охватил азарт, и он выслал вперед отряды «загонщиков», как при облавной охоте… Чтобы некоторое время с удивлением смотреть в глаза пленному Чемпиону Тзинча Лукасу Хвильду.
Бой был коротким, даже не особенно кровавый – сказалось численность войска и полное окружение неприятеля. Легко бросаться в бег, когда есть куда, а вот когда со всех сторон сверкают острия алебард и копий… Чемпиона поймали даже особенно на это не рассчитывая. Кто двинул алебардой слишком сильно, и довольно неточно – из седла его выбили, выбив заодно и дух… а потом не дали подняться, скрутили, сметив богато украшенный доспех и количество черепов на сбруе коня и поясе воина. Солдаты рассчитывали отличиться перед начальством, потому и не стали добивать сразу… А теперь начальство смотрело на пленного и морщилось от вони пота и грязных ругательств, которые тот извергал.
Тогда Хвильд спасся с заваленного трупами и умирающего моста, бросив пехоту и уведя остатки конницы. Хюммель только потом узнал и рассказал Виндеку, когда тот вернулся домой, что Лукас Хвильд немедленно после боя бросился в Эренград и уговаривал Аеслинга нанести по мосту третий удар – который остландеры уже точно бы не выдержали. Тот долго решался, а потом Виндек уже увел остатки своего доблестного корпуса в глубь кислевских земель. Хвильд разругался с Аеслингом и покинул Эренград… Он исчез из поля зрения разведки и даже не появился, в момент нашествия орд Нургла. Вот, значит, где он скрывался – в речных землях…
Так что Виндек смотрел в глаза своему дважды несостоявшемуся убийце. Интересное впечатление, надо сказать… Туда же – в лощину, свалили и других пленных – Рыцарей Хаоса и конных мародеров. Неподалеку толпились пехотинцы, ожидая приказа - резать? топить? Или что-нибудь другое? Виндек думал…
– Убьешь? – шипя, нанавидяще зыркая произнес Хвильд, после того, как запас его ругани стал иссякать.
– А ты что предлагаешь? – неожиданно для себя сорвалось у Виндека с языка.
– Не отпустишь, знаю… – хаосит замолотил рогатой татуированной головой по земле. – А ведь мог бы и ты так лежать! Не будь Вальдемар таким трусом! Ты бы не ушел!
– Верно. – Кивнул Виндек. – Не отпущу… Хотя… Могу и отпустить.
– Врешь! Ублюдок!
– Могу дать тебе и твоим воинам час форы. Успеешь скрыться – твоя удача, встретимся в третий раз где-нибудь еще. Не успеешь – больше шансов у тебя не будет.
Ненависть сменилась недоумением, которое отразилось в вопросе:
– Не верю.
– Могу поклясться Сигмаром, что отпущу и дам час форы.
– Твой Сигмар … … …
Последовала длинная матерная фраза. Не – не эмоциональная – Чемпион не был уверен. Виндек невозмутимо кивнул плечами.
– Ну, раз не хочешь…
Сквозь недоумение робко промелькнула надежда.
– Назови хоть одну причину, чтобы я поверил, что ты не врешь!
– Две. – Тотчас ответил остландер. – Я хочу судьбу испытать. И разит от тебя страшно – руки марать не хочется.
– И не убьешь?
– Слово даю.
– Режь! – Хаосит перевернулся и сунул ему под нос связанные руки.
– Сейчас.
Виндек расслышал неподалеку от себя тихое ругательство – в его адрес, между прочим… Оглянувшись, он рассмотрел группку мрачных солдат, поигрывающих ножами и недобро зыркающих исподлобья. Родичи ли их погибли в ходе недавнего нашествия или же братья по оружию… но неожиданное милосердие командира они явно не одобряли.
– Сейчас. – Повторил он. – Только часы приготовлю. Чтобы все было по честному…
… Солдат рассек ремни, стягивающие руки хаосита, и с неприязнью склонился к его ногам.
– Сначала поножи срежь. – Приказал Виндек. Он с интересом наблюдал за своим противником, яростно растирающим руки.
Тяжелые пластины поножей отлетели на землю.
– А теперь перережь ему сухожилия на ногах.
Наградой ему стало выражение лица Хвильда, когда до него дошел смысл этих слов – обманутая надежда. Он рванулся, но хмурый солдат, который сейчас лыбился во всю морду был быстрее. Хвильд захлебнулся болью, глянул вверх, на мертво смотрящего на него человека, который его обманул. Тот улыбался.
— Убивать нельзя, — сказал Виндек. — А вот насчет перерезанных поджилок, к примеру, я слово не давал.
В ответ ударил многоголосный вопль отчаяния, прозвучавший в его ушах ангельской музыкой. Солдаты резали ноги остальным, не забывая, кстати, освобождать им руки.
– У вас час. – Виндек поднял стеклянную конструкцию, и посмотрел сквозь сыплющие песчинки на извивающихся от боли хаоситов. – Цените свою жизнь.
– Вы и правда думали, что я их выпущу? – наблюдая, как Лайнус наводит три новенькие мортиры, поинтересовался Виндек.
– Нет, сударь! – теперь от мрачности солдат не осталось и следа, и они радостно предвкушали грядущее зрелище.
– Интересное милосердие… – Лайнус выпрямился, отложил линейку в сторону. – Пустить человека живым с перерезанными поджилками — интересное милосердие… В духе самих хаоситов, прямо скажем. Вы безжалостный мучитель, господин Виндек.
Тот хищно усмехнулся.
– И пошлет Сигмар на врага огонь с небес! – Продекламировал стоящий неподалеку Йон Фортуна.
– Если они могут выжить, только расправившись с нами, зачем нам желать, чтобы они уцелели? – Протянул Виндек, не отрывая взгляда от сыплющихся песчинок. – Ничто не может служить оправданием для принесения в жертву себя самого. Ничто не может дать им права превратить человека в жертвенное животное. Так что – пусть сдохнут. Как пушки?
Лайнус с удивлением смотрел на него, как будто увидев в старом соратнике, что-то новое. Услышав вопрос, он встряхнулся:
– Невозможно попасть с первого залпа куда бы то ни было. Даже с малой дистанции. Поэтому я навел туда все три наших мортиры. Рванут рядом – мало не покажется.
Песчинки продолжали сыпаться, устраивая в нижнем конусе миниатюрный бархан…
– А ты бы их отпустить вообще смог бы? – поинтересовался Фортуна, с интересом рассматривая копошащиеся на краю лощины фигуры. – Смотри-ка, вылезли все-таки…
– Не знаю. – Виндек наконец оторвал взгляд от часов и посмотрел на свои руки. – Надо как-нибудь попробовать. Поднять руку… – он поднял правую руку с раскрытой ладонью вверх, – и отпустить кого-нибудь. Проявить милосердие…
– Не расползутся ли? Уж больно быстро двигаются…
– Всех накроем. – Артиллерист с презрением посмотрел на говорившего. – Это ж мортира. Одна ударная волна…
– Время, господа. – Виндек оторвавшись от своих размышлений о милосердии, сунул песочные часы в карман, и отошел подальше от батареи.
– О-гонь!
Вольфенсбург.
– Предательство. – Буквально выплюнул из себя Хюммель.
– Трагические просчеты в планировании. – Вздохнул Мандорф.
– Проклятая глупость, скорее... – буркнул Леопольд фон Рауков.
Граф Валмир промолчал.
Они сидели в том самом зале, где все начиналось. Именно там Валмир строил планы о том, как привести свое графство к могуществу, именно там были заложены основы действий, когда стало ясно, что новые условия требуют корректировки старых установок. Там граф собирал самых верных, самых преданных. Порой несогласных – но честных. Ближний круг.
– Как же это все таки произошло? – Валмир постукивал пальцами по столу, глядя в окно – на городской пейзаж, оживленный праздничной толчеей и зазывными криками торговцев – на улицах Вольфенсбурга бушевала ярмарка.
Путь к мечте лежит через город и реализуется только в городе... Проникновение в город равнозначно чудесному превращению, наделению магическими способностями, исцелению, достижению богатства, бессмертия... Город – это наше все: город-тело и город-душа, город-государство и город-мир, город-храм и город-крепость, город-рай и город-преисподняя....
Валмир любил свою столицу. Он вообще любил города. Поэтому-то и предпочитал их захватывать. Помнил, чему учил его отец – Сигизмунд фон Рауков, павший в далеком 48-м году…
– Земная власть, воплощенная в образе Царственного града, находится на стыке Добра и Зла, Божественного и Адского. Противостоянием Неба и Преисподней в городе обозначается хребет государства, вертикаль власти. – В этом моменте Сигизмунд всегда поднимал руку вверх, как бы подчеркивая важность сказанного. – А власти присуща собственная рациональность, недоступная и непостижимая... С этой непостижимостью связан ужас власти. Посмотри – крестьянки рожают детей как кошки – потому что понимают – два-три младенца умрут в колыбели, кого-то унесут ночные твари, кого-то заберут в солдаты, кто-то умрет от чумы, или какой-нибудь подобной хвори… А город будет стоять. Империя почти вымерла от чумы – но именно города сохранились и стали опорой ее возрождения… При взятии городов надо рассчитывать на треть потерь в своих войсках…
Да, отец умел рассказывать и учить… Валмир помнил свое преклонение перед его рассказами о том, каким должен быть настоящий государь, как необходимо сохранять, укреплять, расширять свою власть… И поэтому для него неожиданное известие о падении Нордланда стало настоящим шоком.
– А я предупреждал, что на разведку выделяется недостаточно средств!
– Будьте довольны тем, что получаете! Все средства уходят на армию. Кто-нибудь, поторопите Вольфганга с захватом Эренграда!
– Он не решится и правильно – там такие стены…
–Как же это все таки произошло? – повторил граф.
Спорщики утихли.
– Неизвестно. – начал Хюммель, тщательно подбирая слова, - можно только предполагать. Граф Чарльз дважды проводил большие армии Нордланда через нашу территорию на север для сражений с темными эльфами… Это, возможно, было уловкой. Так дручии выманивали основные силы нордов за пределы графства… Тем более, что те несли потери и от норсков тоже… А потом, как море Когтей очистилось от льда… Темные эльфы, как я думаю, заключили союз с Поборниками Слаанеша. Они взяли его войска себе на корабли, а потом, в день «Х»…
– Высадились около самых крупных портов, захватили Норден и Дитершафтен, обеспечили плацдарм… - продолжил Леопольд.
– Все это, наверное, долго готовилось. – предположил Мандорф.
Хюммель кивнул:
– Это точно. В дни, предшествующие высадке, темные эльфы и их агенты, и думаю, хаоситские тоже, вырезали практически всю мою агентуру. И уверен – то же самое случилось и с разведывательными сетями других курфюршеств.
– И потом Отельхильдис Вилладсен легко взял практически беззащитный Сальценмунд.
Валмир вспомнил Сальценмунд, столицу Нордланда – как он видел этот город в разное время.
Восьмипролетный, арочный мост через Зальц из белого камня, в семьдесят саженей в длину. Могучая река Зальц, собирающаяся из многих протоков, с ревом вскрывающаяся ото льда, челнок на волнах, двухбашенные въездные ворота в город, мукомольные мельницы с плотинами и сливами, питейные заведения, часовни, дубовые клети, графские палаты, толпы любующихся ледоходом, памятные ворота в честь вечного договора с Лаурелорнскими эльфами; сани, запряженные четверкой, тянут высокий помост с несколькими пассажирами – палачом, охраной и закованными в цепи браконьерами или излишне любопытными пытниками, пробовавшими пройти в Ведьмин лес; графские палаты, неизбежные полеты в воду пьяных невольных самоубийц, гулявших на мостах или берегах; весенние разливы…
И все это просрали…
Просрал какой-то ничтожный мальчишка, Чарльз Гауссер, в слепой мести за отца, направлявший и направлявший войска на север, просмотревший, обманутый, уверенный соратниками… и погубивший страну.
Валмир невольно вспомнил рассуждения сына относительно необходимых жертв для спасения страны. Может в чем-то он и был прав…
– Так это или нет – это только наши представления, мысли, логические построения, не играющие никакой роли. Факт! Нордланд пал и мы получили на западе сильного врага. Суки! Только-только все начало налаживаться, и на тебе…
– Успокойтесь, казначей.
– Вам легко говорить, магистр.
– Ошибаетесь. Нам придется разворачивать войска. И флот. Мы не можем бросить соседей, тем более, что так близко от наших границ… Если промедлим – можно ожидать нового вторжения.
–Где этот урод Гауссер? – внезапно спросил Валмир.
Все снова умолкли. Хюммель сунул нос в кучу бумаг на столе:
– Армия Нордланда в момент падения графства была в основном на Эренградских землях – авангард Дитриха фон Лиебевица аж до поселения сарлов дошел, основные же силы – самого графа Чарльза Гауссера…
- Он больше не граф!
– Гауссера, Маркуша Каролинга и Готфрида Штеффена, - запнувшись всего на секунду после вспышки гнева повелителя Остланда, продолжил грандшпион, - у самого Эренграда. Я немедленно напишу Вольфгангу, чтобы он…
– Прикончил эту суку!
Фон Рауков-старший вырвал свиток у Хюммеля. Хлоп! Вздумавшего Пергамент — штука легкая, но тяжела рука у графа…
– Так и передай. Он не сохранил свои города. Пусть умрет.
Эренград.
Здесь, на фронтире между Империей и Хаосом человек был один на один с землей и небом, солнцем и тьмой, жаром и морозом; с любыми чужаками, которых он должен был научиться убивать, чтобы не быть убитым самому. И только его боги были рядом. И только в среде своих он был человеком.
– Они нам не товарищи! – Рявкнул Вольфганг. – Предатели, изменники, трусы!
Накручивая себя, рванул узду, горяча коня и невольно заставляя шарахаться свиту.
– Лучше самому броситься на меч, пустить пулю в голову, лишь бы не поддаться страху, что несет Хаос! Жалкие мерзавцы, недобитые последыши Нургла, Тзинча или Слаанеша!
Солдатская масса ответила утробным ревом. В воздухе плясали тусклые в сумерках острия алебард, мечей, копий, палашей…
Вольфганг мельком обернулся – туда, куда уже умчались пистольеры Котвица, и уже наводили орудия ребята Эйнсворса.
«Надеюсь, Люк не подкачает…», - подумал он, и продолжил крик:
– Запомните! Нет больше Нордланда! Соседа, брата, соратника! Никогда бы норды не пошли на нас войной, не стали бы перед лицом неприятеля захватывать наши обозы, убивать наших солдат! Это не норды, это шваль! Враги народа! Расстрелять, как бешеных собак!
Проносясь вдоль строя, он подметил, что все уже готово, и артиллеристы только ждут его сигнала. Он поднял руку.
«Кретины, какие же идиоты… Ну почему они напали, а? Неужели, предательство? Или ошибка?»
Рука упала. Мортиры рявкнули посылая свои круглые снаряды по огромной дуге ввысь, а мушкетеры, присев на колено стали выцеливать ы серой массе приближающихся противников подходящие цели...
… – Это Штеффен. – Юрий Лоуэлл медленно шел вдоль ряда трупов, время от времени указывая на кого-то, чье мертвое тело сразу же подхватывали и уносили.
– Маркуш Каролинг, хороший парень, что же на него нашло… Рафаэль фон Кэрн, отплясался, танцор… Луи или Людовик Трюэль, сеньор Гразы, куда ж его понесло-то… Этьен Ландей, Одуэн… Гаэтано, эсталиец…
Ростом капитан Юрий Лоуэлл не слишком вышел – пять футов шесть дюймов, но широкоплечий и крепкий, как невысокий северный дуб. Черноволосый, с тонкой линией усов и темными глазами, сводившими с ума всех девушек. Мать из Остланда, отец – кислевит. Лоуэлл предпочел родину матери – убил кого-нибудь, что же еще… В Остланде пришелся ко двору – там всегда ценили хороших рубак. Воевать Юрий умел и любил, предпочитая тяжелое копье с массивным наконечником, которым можно и колоть и рубить. К тому же, у него был редкий талант – он редко забывал лица и имена, пусть даже и встречался с кем-то мельком. В прошлом году он сопровождал делегацию в Сальценмунд – теперь пригодилось.
– Александр фон Тагэр, Евгений... или Эжен... Юджин Трюэль, братец Луи, вон там их кузен… как же его… нет, имени не помню, если вообще называлось. О!
Он резко остановился.
– Вот он. Чарльз Гауссер.
– Вы уверены? – Своими повадками работники специальных служб Остланда часто напоминали Юрию кислевских чекистов. Видимо, это характерно для всех подобных им – от холодных островов Норски до выжженных пустынь юга. Хотя, кто этих пустынников знает?
– Абсолютно.
– Берите.
Труп, уже обобранный на поле боя подхватили за ноги и уволокли, голова беспомощно подпрыгивала и билась затылком о кочки. На недоуменный взгляд Лоуэлла, контрразведчик пояснил:
– Голова ему уже не понадобится.
В истинности этих слов, Юрий убедился, когда прошелся до линии траншей и фортов, опоясывающих город.
У мортир, при свете фонарей, суетились пушкари, высверливая в ядрах отверстия, рядом, у огромных колод, напоминающих мясницкие плахи, суетилась в кожаных фартуках пехтура, еще более походя на торговцев в мясном ряду на рынке. Тут уже можно жечь факелы – и при их изменчивом свете он увидел, что туши разделывают и здесь. Только туши были другие. Головы аккуратно отделяли от тел профосы, сквозь уши пронизывали проволоку, скрепляя их в гротескное подобие виноградной грозди. Декапитированные тела и остальные трупы простых солдат подтаскивали к деревянным рамам и грубо сколоченным крестам…
– Не хошь подзаработать? – окликнули его. – Час грязи, зато золотой в кармане! И выпивка бесплатно.
В темноте, видимо, офицерские знаки отличия не разглядели. Юрий покачал головой. Водка у него была своя, но пить не хотелось. Пока не хотелось. Может перед сном – и немного, для согрева. Сны ему давно не снились.
– Зачем так с ними? – Спросил он Люка Эйнсворса, командующего артиллерией осадного корпуса. – Они ж не еретики. Я лица их видел – просто оголодали, вот и занялись грабежом. Грабанули обоз, мы их окружили, решили прорываться... А теперь - еретики...
Артиллерист сплюнул.
– Хороший ты человек, Юрий, но дальше своего копья не видишь. Это стратегия!
Он со значением кивнул на белеющие в ночи стены Эренграда.
– Они сидят и ждут, когда их деблокируют. Бой они вряд ли видели – далеко, знамен не разглядеть. Значит, когда утром они увидят это…
Рядом раздалось сочное хэканье – на веревках ввысь поднялась крепкая жердь, на верхнем конце которой что-то болталось, похожее на сломанную куклу или пугало.
– … то решат, что это шло к ним подкрепление, а мы его разбили. Вольфганг еще когда Виндек поймал Хвильда хотел это сделать, но этот зверюга покрошил всех пойманных в труху из пушек…
Юрия передернуло. Странно – видя разделку человеческих трупов или расстрел пленных он не чувствовал ничего, а тут, как представил – из пушек по живым в упор… Хотя, ходили слухи, что палили из мортир, даже не попали, и тех просто осколками посекло в фарш… Хотя, какая разница? Что так, что так…
– … и боевой дух, если еще оставался, у хаоситов выбьет как ядро из пушки. – Закончил Люк.
Еще «Хээээккк!!!», еще пара кольев встали на ничейной территории, как зубья гигантских вил.
– А может тут и политика. – Неожиданно сказал Лоуэлл. – Думаю, теперь и в Нордланд пойдем воевать. Гауссер уже неудобная фигура. Не возвращать же его.
– Эт-точно. Как думаешь, этот фон Лиебевиц стакнется с сарлами и норсками или же просто выжидает - когда можно вернуться в Нордланд?
Дитрих? Он вспомнил этого мрачноватого, но красивого мужчину, к несчастью, родившегося с одним плечом выше другого и всю жизнь внутренне страдающего от этого дефекта.
– Кто его знает. Мужик хороший.
– Значит, жалко будет, когда убьют. – Люк снова сплюнул.
– На всех жалости не хватит. - Юрий вспомнил веселых нордландцев, виденных им в Сальценмунде, весылых, громкогласных, самых, пожалуй, прямолинейных - и застывшие их же мертвые тела, которые сейчас... Жалко? Его бы кто пожалел, когда он так будет валяться.
– Жена пожалеет. Или вдова. Сам-то женат?
- Когда? Из походов не вылазием...
- Возьмем Эренград, поищи себе кого-нибудь.
Юрий посмотрел на стены города. Да, город - страшная сила... Страшнее только, пожалуй, то, что будет под городом утром. Он зевнул. Интересно, как там отреагируют...
Вальдемар Аеслинг смотрел на выросший за ночь на нейтральной территории адский частокол – сотни кольев с нанизанными на них телами, тела, распятые на рамах или крестах, ломаные фигурки, лишенные конечностей... Это было ужасно – как будто здесь, против него выступил сам Хаос… Но вместе с тем, в этой вызывающей содрогание композиции смерти, не чувствовалось ярости, слепой жестокости, горячего исступления – напротив, он был почти уверен, что здесь поработала холодная уверенная рука спокойного и безжалостного автора, достойного адских подмостков.
– Сдавайтесь!!! – донесся до вершины стены многолюдный вопль осаждающих. – Всех перережем!
Вальдемару не нужно было оглядываться, чтобы понять – не один он прячет от других глаза, уставясь на бушующий под стенами осадный лагерь ненавистных остландеров. И не один он охвачен новым для себя чувством, делающим кости мягкими и лишающим всех мыслей, кроме одной – как уцелеть? Страх стоял над городом…
Жерла трех мортир окутались дымом и, оставляя за собой дымный след, в город понеслись ядра. Только крики, после их падения как-то все таки отличались от уже ставших привычными крики раненых.
– Что там? – Обернулся Аелинг.
подбежавший к Чемпиону воин склонился, вытирая бледное лицо.
– Там головы… Они прицепили головы к снарядам…
– Головы? Чьи?
– Их разнесло в клочья, мой господин!
Аелинг снова посмотрел на лагерь остландеров.
Головы… Знал ли он их владельцев прежде? Там, далеко отсюда, на Севере, где бродят саблезубые снегозвери, морские птицы, уподобившись моржам, лежат на берегу, свирепые хищные акулы охотятся на китов, а в небе парят кровожадные смертоносы… Внезапно, он остро пожелал оказаться там, в тех опасных и кровожадных местах, подальше от этой кровавой и безжалостной войны.
– Ты предстал передо мною в озарении благородства и доброты –могучий повелитель, в чьей власти напоить жаждущих.
В тебе одном все мои друзья и все недруги идут ко мне на помощь, у меня не осталось в мире ни одного врага.
Священник закончил молитву, и обозники шустро стали забрасывать братскую могилу. Юрий натянул шапку, поплевав на ладони подхватил лопаты, и стал помогать. Еще один день, еще одни потери. Не будь утреннего представления под стенами, с кольями и воплями, с бомбардировкой головами – и вспомнить было бы нечего. Рутина, в общем.
Начало осени.
Уже в самом начале осени произошли самые, пожалуй важные события – под натиском солдат Виндека пал Норден, а на востоке, после почти восьмимесячной осады наконец сдался Эренград. Хаоситы так и не рискнули выйти за стены города, и в итоге – постоянные грабежи, насилия, реквизиции продуктов у населения вызвали закономерный взрыв – когда ряды гарнизона поредели, в городе вспыхнуло восстание и ворота были открыты. Город насчитывал примерно четырнадцать тысяч человек, к началу блокады – с окрестным населением – семнадцать. К тому моменту, когда город закончили «чистить» охотники на ведьм – команда Иоганна ван Хала, в городе оставалось те же тринадцать-четырнадцать тысяч человек. Убивали тех, кто запятнал себя сотрудничеством с силами Хаоса, тех, кто поклонялся их лживым богам, впав в ересь, тех, кто слишком громко говорил, что город стоит вернуть Кислеву… Кого-то убивали явно, кого-то – втихую, чтобы не вызвать нового взрыва возмущения.
Если Вольфгангу практически не пришлось кровавить оружие (разве что на мародерах из своих), то Виндек брал Норден быстро и максимально огненно. Со специально выстроенных корректировочных вышек давались целеуказания, по которым молотили мортиры, пушки пробили две бреши. Затем в них вошли несколько легио алебардщиков с мушкетерами… Командир гарнизона темных эльфов Диспет Ритуальный Нож и его подчиненные дрались отчаянно, но основательно прореженные мортирно-пушечным огнем, сделать уже ничего не могли. Остландским секретчикам достались всего дюжина раненых темных эльфов из тяжелой пехоты «палачей», да несколько женщин из легких отрядов поддержки.
Жалости к ним не было. Ни капли. Ненавидели дручиев все – от последнего обозника, до самого Виндека, не забывшего свой прошлогодний холодный ужас, при известии о приближении их войска. Ненависть была горячей, кровавой и… генетической. Темных эльфов ненавидели сильнее, чем силы Хаоса. Тот был каким-то… своим, что ли. Происходившим от человека, его грехов и желаний. Хаос накатывал на человечество, пожирая души, опустошая земли, наводняя все тьмой… и уходил подгоняемый клинками не сдавшихся, как какое-то ужасающее природное бедствие.
Темные эльфы были бедствием холодным, как кровь их ящеров, мрачным и жестоким. Они приходили постоянно и постоянно терялись люди, эльфы, гномы… Целыми поколениями оставаясь в неизвестности. Кровью, потом и жизнями мириад рабов дручии выстраивали свое могущество… И сейчас, уцелевшие после «потрошения» конрразведчиками, дручии на своей шкуре оценили, что значит, накапливающаяся сотнями лет жажда мести за задушенных, удавленных, утопленных, посаженных на кол, закопанных живьем, отравленных, изрубленных в мелочь, забитых железными палками, затравленных ящерами, изжаренных, застреленных, сваренных в кипятке, изрезанных живьем на куски, затолканных под лед...
Виндек не вмешивался. Не вмешивался и в «чистку» Нордена, когда ребята Хюммеля похватали сотни полторы вроде бы как вражеских агентов – то ли Слаанеша, то ли дручиев… Их дела – секретные. Его дело – собрать кого можно из нордландских дворян и отправить в Вольфенсбург на переговоры относительно окончательной судьбы графства.
– Эй, солдат! – Окрикнул он часового. – Чего отошел?
Тот в самом деле отошел от полога палатки дальше, чем полагалось.
– Слушаю, милорд! – Поседевший сержант со странно молодым лицом, вытянулся перед генералом.
Виндек прислушался – вдалеке что-то ахало, вдыхало, трескалось. «Безжалостный мучитель» – снова окрестил его Лайнус, когда он приказал открубленные головы выставить на кольях вдоль побережья – на страх Черным Ковчегам, и выдал всех дручие солдатам – и живых и мертвых. Да, мучитель. скажи кому-нибудь, что год назад блевал как последний новобранец, при виде свежих трупов - не поверят. Те, кто видел его таким, или мертвы, или им наплевать. Тот же Лайнус - может называть его как угодно, а из мортир дал пару залпов - одним не попал - и не поморщился даже. Внес корректировку и профессионально накрыл всех. Высокоморальный убийца.
– Что – не нравится? – Спросил он сержанта, как его… Егер, Ягер… Из ветеранов, судя по седине.
– Напротив, милорд! Я бы и сам…
Виндек внимательно посмотрел ему в глаза.
– А чем же тогда мы от них отличаемся, а? Скажи. Такая же жестокость и кровавость во всем. Казалось бы люди, а дай им темного эльфа в руки или хаосита – на куски изрежем – причем живых. И я и ты – все таковы. Так может печать Хаоса уже на нас легла, а? И то, что нам представляется истинным - ложно, и мы такие же хаоситы, только не признаем того?
Он говорил на грани ереси - будь здесь любой из дознавателей...
Часовой ответил знакомым взглядом – таким же, какой Виндек видел утром в зеркале, когда брился. Взгляд мертвеца. Да, повидал ты парень…
– Они на нас лезут, не мы на них. Дали б жить, сволочи. Не даете, тогда не жалуйтесь. Довели народ, милорд!
сказано без капли надрыва, истерики, желания оправдаться - только констатация факта. Довели. И будут доводить. А потом кто-то будет возмущаться царящей вокруг жестокостью и морям пролитой крови, обвинять режим, изначально порочное человечество, склонное к жестокости и саморазрушению. В себя загляните, Сигмар всех покарай... Дали бы жить - получили бы и мораль и культуру и прочее. Не дают - получайте частоколы с дручийскими головами вдоль берега. Вы к нам полезли - ну и не жалуйтесь. С волками жить...
– Ступай.
Виндек потом долго смотрел на огоньки свечей, дожидаясь, пока стихнут неясные крики, потом решительно придвинул к себе дневник, и яростно застрочил там:
Можно дезертировать или стать предателем – но война вездесуща. Более того, это битва, в которой нельзя победить, так как она идет и в сознании. Это как в преддверии ада, где добродетельные мудрецы древности коротают тысячелетия бессмертия, влача серое, однообразное существование. Это ни ад, ни рай, ни чистилище. Остается только ждать, коротая время в этом тихом месте, окруженном вращающимся хаосом, – в «глазу бури».
Сам я полюбил этот серый нежный, но ужасный мир.
Сообщение отредактировал Kempfer: 09 Май 2011 - 00:04
Представьте себе, какая была бы тишина, если бы люди говорили только то, что знают /К.Чапек/
