Люди вкусили крови:Правда, реальные цели этой войны большинству патриотов были недоступны. Общественные настроения выражались в простой и понятной формуле "За веру, царя и отечество". С кем и ради чего нужно было воевать, никого особенно не интересовало. "Даже после объявления войны,— вспоминал генерал Алексей Брусилов,— прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там Эрц-Герец-Перц с женой были убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы — не знал почти никто, что такое славяне — было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать, было совершенно неизвестно... Чем был виноват наш простолюдин, что он не только ничего не слыхал о замыслах Германии, но и совсем не знал, что такая страна существует, зная лишь, что существуют немцы, которые обезьяну выдумали, и что зачастую сам губернатор — из этих умных и хитрых людей".
Поэтому в Гражданскую так легко пошли погромы, вырезанные на коже звёзды и подвалы ЧК.Но мечтой всех попавших на фронт подростков было совершить подвиг. Сохранился рассказ фронтового офицера о двух приставших к его полку 12-летних мальчишках, ходивших в разведку: "Вернулись они забрызганные кровью, измученные, но на конях, которых угнали у австрийцев... 'Лазили мы в деревню С.,— рассказывал Мишка,— и наткнулись на часового. Приткнулся он к стогу сена, покуривает, песню какую-то мурлычет, нас не видит... Вот подкрался я к нему, да сзади за шею уцепился, хрясь — и задавил'. 'Он язык высунул, синий-пресиний сделался,— дополнил Васька.— Да ничего, не крикнул. Ногами дрыгнул раза два и околел'. В деревне им пришлось убить еще одного часового, которого они проткнули штыком, и 'крови вышло из него страсть как много', и 'все хрипел, словно боров зарезанный'. Они рассказывали так просто и с таким увлечением о том, как убили они двух человек... они так красочно расписывали, как 'трепыхался' и 'хлюпал' зарезанный ими солдат и как они у мертвого стянули ранец, в котором нашли галеты и вино, как съели их тут же подле умирающего, что... становилось страшно за этих детей... 'Это ужас,— говорил наш полуротный, поручик Н.— Ведь после войны это будут преступники, форменные головорезы'". ...Но даже самый благополучный вариант, когда ребенок, повоевав, получал контузию и орден, а затем возвращался на школьную скамью, был безрадостен. Побывавшие на фронте дети были уже не способны ни к чему, кроме войны. И позже, во время гражданской, они возвращались к любимому делу.
