Назад
Когда Ольгерд возвратился в лагерь, над бескрайним лесом стояла мокрая непроглядная ночь. Первым порывом хотел сотнику в ноги кинуться, каяться да руки ольгиной просить. Поостыв немного, решил все сделать без суеты - чтоб пересудов не вызвать объяснение отложил на потом. Под шутки казаков глотнул горилки, пожевал свежины(голод не тетка), но за полночь засиживаться не стал. Сослался на службу, поехал к своему десятку. В простой солдатской палатке и заснул - словно на дно ушел.
Снился ему странный сон. На поляне, где он с разбойниками расстался, став на задние лапы и вытянувшись к полной багряной луне, хохотал огромный волк с глазами Дмитрия Душегубца. Отсмеявшись провыл-прорычал:
- Любви и счастья захотел, беспритульный? И не надейся! Род твой проклят до тех пор, пока не встретится на твоем пути Черный гетман!!!
- Черный гетман! Черный гетман" - эхом прокаркал из-за хозяйской спины невесть откуда взявшись Щемила.
Вскинулся Ольгерд в холодом поту, откинул полог. Придя в себя, рассмеялся. Никакой луны не было и в помине, лицо ласкали пробиваясь сквозь кроны, лучи незлого утреннего солнышка, а каркала голосом разбойника, устроившись на суку и выпрашивая свой завтрак, здоровенная лесная ворона.
Наутро после злополучной охоты не признающие неудач казаки объявили зубрам форменную войну. Отправили по следам дозоры, пустили цепь загонщиков, выгнали ни в чем не повинных животных на пойменный луг, догнали верхом, открыли пальбу. Успокоились лишь положив старого быка и главную в стаде корову. На том и разъехались.
По возвращению в Лоев Ольгерд, думал лишь об Ольге, собрался было заслать на хутор сватов, но водоворот событий затянул его с головой.
Дождавшись когда из Батурина прибудет тайный гонец, Ольгерд с глазу на глаз переговорил с Олексой. Поповский сын, узнав в чем дело, отнекиваться не стал. Положившись на слово десятника от имени сичевиков обещавшего ему чин реестрового казака, принял задаток, получил надежный пистоль голландской работы и пулю чистого серебра. Зачем нужно было и без того отчаянно рискуя, стрелять в наказного гетмана ненадежной серебряной пулей Ольгерд в толк не взял, Олекса -тем паче. Тут у Тараса и его сподвижников были какие-то свои, далеко идущие резоны.
В аккурат на Фомин день, Ольгерд выступил во главе конного полудесятка в опасный дальний дозор. Якобы по приказу сотника, чтоб пройти аж до самого Быхова, разведать по селам, что где творится, да поглядеть, не стоят ли в крепости радзивилловы войска. Всадники меньше чем за неделю честно отмахали две сотни верст, не дойдя до Быхова повернули назад. Тут-то попович и "пропал". Поехал в дозор и исчез, будто не было. Искали - одну лишь лошадь нашли. Порешили, что в засаду попал. Пошел Ольгерд обратно в Лоев, богу молясь, чтоб все получилось так, как задумано.
Возвратившись, отпарился в бане, смыл с себя дорожную пыль, оделся в чистое и, под понимающие взгляды хозяйки, поехал на кочуровский хутор. Беспокоился по дороге. Сотник Тарас Кочур крут и до власти алчен. В полковники метит, а там, на старости лет, глядишь и в малые гетманы пробьется. А потому Ольге мог судьбу уготовить получше, чем женитьба на своем же десятнике, к тому же безземельном литвине. Однако, сразу же по приезду понял - плохо думал про своего благодетеля.
Въехав в расхлопнутую створку ворот, кивнул головой в ответ на поклон холопа, встретил сотника стоящим на крыльце. Старый сечевик словно мысли ольгердовы читал - облачился в праздничные наряды - безразмерные турецкие шаровары алого шелка, которого хватило бы с лихвой на большой парус и навыпуск надетую свободную льняную рубаху с затейливой вышиванкой по вороту и золотым шитьем по обшлагам. Прогибая ступени, спустился с крыльца, расцеловал, по обычаю, принятому у сечевых казаков, обнял за плечи, повел в дом и усадил к приготовленному столу.
- Что же племянница твоя не встречает? - спросил Оьгерд. Уехала куда что ли?
- Занедужала Оленька, - мотнул усами Тарас. - Лошадь треклятая так ее испугала , что с тех пор как из лесу вышла места себе не находит. Спит плохо, молчит все время. Сарабун ее отварами какими-то пользует.
Ольгерд, кляня свою нерешительность, прикусил с досады губу. Пока он в колебаниях своих по Полесью копыта бил, суженая места себе не находила...
- Ладно, девичьи хвори не то что стариковские, быстро приходят, уходят еще еще быстрее, - прервал сотник ольгердовы казнения. - И хворям этим обычно причина - статный да удалой молодец. Ну да ладно, об этом после. Садись-ка за стол, да рассказывай, как дело прошло?
Ольгерд вполголоса доложил об успехе начала заговора - весточка от поповича о том, что с братом он повстречался и на месть кровную его споро уговорил, пришла почти сразу вслед за их возвращением в Лоев.
Обрадовался сотник не на шутку - видать не тверд был в успехе задуманного. Привычно обернулся на угол, к иконе, начал было креститься, однако сообразив куда и зачем послал наемного убивца, осекся, руку к бутыли потянул.
Выпили, закусили. Поговорили о делах текущих. Сотник сходил к сундуку, выложил на стол увесистый кошель.
- Вот тут, как и сговаривались, первая половина твоей награды. Можешь не считать - талер к талеру. Хватит и на доброго коня и на саблю не последнюю. Еще и на фузею останется
- Спасибо, пан сотник, - вымолвил Ольгерд бесцветно. Не о деньгах думал сейчас, а о том, как ему разговор начать.
- Что не рад? - изумился Кочур. - Награда мала, аль другого чего получить хотел? Ты говори, не соромься. За особую службу и награда особая.
- Уж и не знаю, как разговор вести пан сотник, - собравшись с духом, ответил Ольгерд.- Сам знаешь, я ведь без родителей рос. С малых лет в походах и лагерях. Про жизнь мирную мало что знаю, в обычаях не силен.
- Как можешь, так и скажи сынку, - поняв куда клонит гость, улыбнулся сотник. - Сердце правильные слова подскажет.
Сердце подсказало Ольгерду слова пустые, глупые и казенные:
- Ну, как бы так сказать. В общем, есть у тебя товар а у меня... то есть я - купец... - заплетаясь языком, выдавил Ольгерд слышанное где-то сватовское присловье.
Не дослушал сотник Тарас, рассмеялся так, что потолочные сволока задрожали.
- Давно я от тебя этих слов ожидаю. Мне о зяте таком только мечтать. Да и Ольге ты пара - лучше и быть не может. Опасался я одного, может не люб ты ей. Да ошибся, старый пень, извелась она вся, тебя из дозора выглядывая.
У Ольгерда отлегло от сердца.
- Стало быть, благословишь нас, пан сотник?
- Сейчас и благословлю. Позовем только Оленьку, сообщим ей весть радостную. А потом уж икону принесем, да и попируем малым кошем, благо повод не убогий.
Послали наверх дворовую девку. Ждали долго - не спешила Ольга, видать прихорашивалась. А когда, наконец, сошла из горницы, не признал Ольгерд ту девушку, с которой любился в лесу. Была вся измучена, словно от давней гложущей хвори, двигалась, шаркая по полу, а под глазами у девушки лежали черно-синие тени.
Глядя на нее Ольгерд ощутил себя бесчувственным болваном - коли б знал как она изводится, посватался в тот же день. Да уж . Знал бы где упадешь, солмки бы подстелил.
Кочур на девушку поглядел, хмыкнул довольно, покосился на Ольгерда, мол сейчас мы ее тоску на корню развеем:
- Ну что, племянница. Тут известный тебе товарищ казацкого любецкого полку, Ольгерд, Ольгердов сын, руки твоей просить прибыл. Я благословение свое на это, как отец твой посаженный, даю. Слово теперь за тобой.
Молчала девушка, стояла, губы обкусывая. Вдруг разрыдалась в голос - слезы хлынули из ее глаз пуще повенчавшего их дождя. И увидел Ольгерд, от ужаса цепенея, что в глазах тех не радость, а надрывное отчаянье.
- Что Оленька , худо тебе? Может потом поговорим?
- Худо мне, дядя, - справившись со слезами, выдавила Ольга. Только разговор этот на потом откладывать никак невозможно. Ты уж прости, Ольгерд, но сватовство твое не вышло. Не могу я женой твоей стать. Никак не могу. Прости.
Ольгерд со старым казаком обратились в две каменные степные бабы. Ворочая одновременно белками, проследили за тем как девушка, спрятав в платок лицо, ушла в покои.
Первым опомнился Тарас. Почесал с хрустом в затылке, нахмурился, плечами пожал. Осмыслив произошедшее, сказал:.
- Ты вот что, погоди, парень. Может у нее и вправду хворь не сердечная , а телесная, вот и чудит наша девица. Сам ничего не пойму. Давай так. Ты пока за столом посиди или, если хочешь, во дворе погуляй. А я схожу, погутарю с ней по-стариковски.
Сотник споро скрылся за дверью. Ольгерд, приходя помалу в себя, глянул на стол, посчитал глазами бутылки, насчитал пять штук, понял что если присядет к столу то, по возвращению Тарас недосчитается содержимого двух, а то и трех, вышел на воздух.
Пугаясь то подкатывающей к сердцу обиды то вскипающей изнутри злости, раз сто смерил просторное подворье от коновязи до стодолы и от крыльца до калитки, Понять, что с Ольгою происходит, как ни старался, не мог и оттого ярился еще больше. Появись сейчас под хутором залетный татарский отряд, ринулся бы навстречу рассуждая. До темноты в глазах рубил бы саблей бритые басурманские головы и украсил ими крепкий кочуровский частокол...
Сколько времени прошло, пока появился сотник, Ольгерд не ведал. Кочур, чернее тучи, прошел к поленнице, взгромоздился на поколотые утром дрова, кивнул на стоящую напротив колоду, садись мол, потолкуем ...
Опустился Ольгерд на посеченную колуном древесину, как осужденный в ожидании приговора. Затих, сжался, сотника слушая. Тот тоже помолчал, заговори непривычно глухо, словно в нехорошем сознался:
- Открылась мне Оленька, во всем открылась. Любит она тебя, но замуж пойти не может. Тут вишь какое дело. Брат мой названный, Иван, стрелецкий сын, мало ему того, что свою жизнь всю неладно прожил, так еще и дочери своей, умирая, долю женскую попортить решил. Помнишь, сказывал я, что поместье его на кровь заговорено? Так вот, он перед тем, как дух испустить священника позвал, да приказал Ольге икону целовать в том, что замуж выйдет она за наследника старых хозяев. Сын ихний, вишь ты, к нему когда-то на двор приходил, а мой Иван велел его батогами гнать. Умом он от болезни совсем, видать, ослаб, вот и решил, что связав Ольгу клятвой, род свой от проклятия избавит. Она же, бедная, разрывается. И тебя терять ей невмочь, и божбу нарушить не в силах.
Потемнело в ольгердовых глазах.
- Кто же счастливец этот, которому Ольга назначена?
- Не ведаю. Знал бы, из-под земли достал. Убил бы, женил на другой, или заставил его деньгами или чем еще девочку нашу от клятвы освободить. Завтра же пошлю человека, чтоб разведал в подробностях кто таков был прежний помещик.
- Ольга сама-то что думает?
- Думает ждать года три, а потом в монастырь уйти.
Вскинулся Ольгерд так, что сотник от неожиданности стукнул назад спиной и обрушил вниз полполеницы.
- Не ее и не моя эта доля, в черницах чужие грехи замаливать! Сам найду того человека, сам ее от клятвы избавлю.
- Негоже так поступать, литвин . Потирая ушибленное плечо, ответил Тарас. - Наше это дело, семейное. Ели ты в него встрянешь, да чего доброго жизни наследника этого лишишь, то только все попортишь. Уж поверь, я все сделаю как положено...
Помолчал Ольгерд. кивнул, признавая сотникову правоту.
- Поговорить-то с ней хоть могу?
- Я что? - Вздохнул старый сотник. - Сам знаешь, кто в этом доме заправляет. Постучись. Впустит -твоя удача.
Вошел Ольгерд в дом, стараясь не топать сапогами , мягко пробрался в дальние комнаты. Поскребся в плотно пригнанные, подобранные по рисунку дубовые доски.
- Оленька, пусти или выйди сама. Все мне дядя твой рассказал. Мучить не буду, два слова всего скажу...
Дверь приоткрылась чуть больше чем на вершок. Девушка встала, привалившись плечом к косяку. Ольгерд толкнулся вперед, хотел отодвинуть дверь, сжать в объятиях, но в грудь ему уперлась твердая маленькая ладонь.
- Ступай. Худо мне.
Он повернулся, молча ушел. Как запрыгивал на коня, несся по лоевской улице, разгоняя кур, с кем и о чем говорил, видел, как сквозь туман. Ночь провел без сна, а к утру, взяв себя в руки, надумал, наконец, как будет жить дальше. С тем и уснул.
* * *
Ольгерд уезжал на рассвете. Неделю потратил на то , чтобы привести в порядок дела - обратившись по чину к сотнику, получил отпускную, на деньги , накопленные во время службы, купил вьючного коня и дорожный припас. Ехать думал сперва в Чернигов, попытать счастья на службе, если не повезет, то оттуда и до Киева недалече.
Вышагивая по песку, ждал когда вялые спросонья паромщики наладят переправу, когда над невысоким обрывом замелькала знакомая Тарасова шапка. Старый сотник спешился, бросил повод, обрушив дерн и напугав гнездящихся в норах ласточек, по-медвежьи спустился вниз. Посмотрел на Ольгерда горько:
- Уговаривать снова не буду. Нет у меня для тебя привады. Хорунжим ведь хотел поставить -ты отказал. Обещал, как полковником стану, возвести в осавулы, ты и этим не польстился. Но я на тебя камня не держу - вижу, невмоготу тебе рядом племянницей нести службу.
- Не то слово, невмоготу, пан Тарас. Не служба для меня здесь теперь - ад кромешный.
- Понимаю, потому и неволить не могу. Только вот не откажи в двух просьбах старику. Они тебя не обяжут.
- Как можно, батько? Добром ты меня отпустил, коня и зброю оставил, жалованье отдал все до последнего медяка. Говори, что могу - сделаю.
- Добре. Ты ведь в Чернигов собрался? Так не в службу а в дружбу, доставь тамошнему сотнику этот вот пакет. Да позаботься о том, чтобы он по дороге чужим не достался.
- О чем разговор. Как в Чернигове буду - первым делом к нему и заеду. А вторая просьба какова?
- Вторая и того проще. Наш лекарь Сарабун мне живот прогрыз - просится отпустить его в Киев, на обучение в коллегию. Хочет он науки одолеть, да иметь патент врачевателя. Я ему денег дал на первое обустройство, письмо для ректора написал, мол он раненых казаков после боя от верной смерти не раз и не два спасал. Ты уж хоть до Чернигова его проводи.
- Да не служба, пан сотник! Пошли к нему гонца, пусть собирается и не мешкает. Я подожду.
- Тут он уже, со мной приехал.
Ольгерд поднял голову. На обрыве, вслушиваясь издалека в разговор, мялся , кутаясь в свой балахон маленький лекарь. В руках он неловко сжимал длинный повод повод, на котором пряла ушами невысокая крепкая лошаденка.
- Добро. Побеспокоюсь о нем.
- Ну а если в Чернигове не задержишься, то вот тебе еще одно письмо. Это в Киев, к куреневскому кошевому. Друг он мой старый, поможет тебе службу найти. Да и мне спокойнее будет.
- Поклон тебе низкий, отче. И за спасение мое, и за заботу. Паром вот уже готов. Давай прощаться, пора коней по мосткам вести.
- Ну прощай, Ольгерд. Слово тебе даю: как прознаю про судьбу невольного вашего разлучника, сообщу тебе враз, где бы ты ни был. А до того поспешностей не твори. Ты ведь Ольге живой и здоровый нужен.
Паром отошел от берега и, под тревожный храп коней, двинулся наискось к другому берегу.
Ольгерд, не решаясь глядеть назад, рассматривал медленно приближающийся лес. Не слышал, как подошел к нему Сарабун. Долго ждал лекарь, чтоб слово вставить, наконец решился, заговорил:
- Ты уж не терзайся так, господин. У панны Ольги спиритус, дух то есть, покрепче, чем у многих воинов. Справится она с горем, любовь свою запросто не отдаст. Так что все у вас еще впереди.
Глянул Ольгерд на лекаря, усмехнулся горько в усы.
- Да ведь не только в ней одной дело, пиявочный мастер. У меня ведь тоже своя клятва есть. Ни Ольге, ни сотнику я того не рассказывал, что поклялся двоим обидчикам за родню свою отомстить. Да только слабость проявил -как ее встретил, так на службу легкую пошел, в Лоеве остался...
- Двоим? - удивился лекарь. -Про первого ведаю. Ты рассказывал. Это тот разбойник, что дом твой разорил. Кто же еще?
- Второй - кто в поместье моем поселился. За то, что от царя Михаила он наш родовой надел получил, зла не держу - не он моих отца и батюшку убивал. За другое наказать должен. Я ведь, когда мальчишкой из полона сбежал, не сразу к казакам подался - первым делом воротился домой. Весь в обносках, три дня не ел, спал в лесу. Подошел к нему чуть не с поклоном: так мол и так вырос я под этой крышей, возьми хоть дворовым, хоть казачком, хоть свиней пасти, некуда мне больше податься. Верно служить тебе буду, о том, что вотчина здесь моя ни полусловом ни заикнусь.
- И что же он?
- Ништо. Выслушал до последнего слова, развернулся, кликнул своих конюхов, да приказал меня гнать плетьми до самой реки. Те спину мне исхлестали, дождались пока я на ту сторону переплыву, да крикнули, мол хозяин велел передать, что если еще вернусь, то самолично пристрелит как зайца. Так что сперва я найду Душегубца и с ним поквитаюсь, а потом уж вернусь в свой родной Ольгов и со стрельцом тем поговорю...
Из окон верхнего клета река была видна как на ладони. Ольга с дядей стояли у распахнутого окна, наблюдая за тем как с парома сводят на берег и грузят вьюками лошадей.
- Ладный бы муж тебе был, а мне помощник, - вздохнул тяжко сотник Тарас. - Ох и неправа ты, Оленка. Ох неправа. Он ведь даром что безземельный, а непрост, я людей навидался и княжью кровь от холопской могу отличить. Нам бы, казакам, вот такого в гетманы. Пусть и дальнего, но потомка великих князей литовских, а не худородного Хмеля-Абданка со всеми его чигиринами да субботовыми.
- Не береди душу, дядюшка. И так себя чувствую, как в гроб положена. Будь проклята эта клятва моя.
- Ну так за чем дело стало? У иудеев хитроумных да мусульман коварных нужно учиться, как заповеди да клятвы обходить. На то и попы, чтоб епитимьи накладывать да грехи отпускать.
- Может и так. Но я же на иконе родовой клялась. Вот она - и сейчас здесь в углу стоит. Клятву словами опутать да обойти, словно камень, на дороге лежащий, задача не велика. Да только как дальше жить? Икону из дому убрать, чтоб не смотрела вечным укором? Род наш проклят и без того. Заговоренная-что чумная, много ли счастья Ольгерду принесу?
- Так то оно так. Да больно уж мне жаль вас обоих. И зачем только покойный Иван тебя в честь места этого злополучного назвал? Говорил же я тогда , не называй дочь в честь поместья. А он в ответ: примета мол, добрая. Вот и вышло все таким добром, что хоть в петлю лезь. Будь проклят, тот день , когда брату пожаловали этот Ольгов...
Не слыша дядю, Ольга глядела на исчезающие в лесу конные фигурки. Глаза ее застилали слезы.
Конец первой части
Вперед