Назад
В первый день пути крымская земля мало чем отличалась от оставленных по ту сторону рва таврийских солончаков. Та же , вся в трещинах, глинистая земля, по которой бежала почти без изгибов в камень укатанная дорога, потом такая же выжженная степь, с козьими и овечьими отарами. Пару раз конные пастухи , завидев путников, с гортанными криками бросались им наперерез, но разглядев сопровождающих, сразу же заворачивали обратно.
Джанкой оказался небольшой деревушкой с единственным в округе глубоким колодцем, откуда местный кадий, внимательно изучив фирман Измаила и выданную в Ор-Кепе подорожную, невзирая ни на уговоры, ни на предложенные и немалые деньги разрешил им вычерпать всего лишь два ведра мутной желтоватой воды.
- Неделю была сушь, - пояснил он путникам. - Наша земля суха, и если вы заберете всю воду, то колодец будет наполняться два дня. Человека можно оставить без воды, скотину и коней-нельзя. Берите что дают и ступайте во имя Аллаха!
Выделив в проводники неверным неразговорчивого старика на шелудивом муле, кадий отказался от мзды и выделил им на ночь стоящий на отшибе сарай, настрого предупредив, чтобы они не выходили наружу во время намаза - несмотря на малый размер мечеть в деревне имелась - не интересовались женщинами и ни в коем случае не сотворяли харам, как любят это делать проезжие казаки. Сарабун со страху упаковал оставшееся сало и горилку в двойной мешок и затолкал их на самое дно вьючной сумы. Ужинали татарским блюдом - кусочками мелко нарезанной острой баранины, обжаренной с овощами, которое называлось азу.
После Джанкоя в селах не останавливались. С помощью проводника, старого Айнура, покупали у крестьян овечий сыр, козье молоко, вкусные ароматные лепешки и свежее мясо, ночевали в степи под открытым небом.
С каждым днем пути места становились все более обжитыми, а степная высохшая трава стала понемногу уступать место сочным зеленым лугам. На четвертый день перед их глазами выросли далекие горы.
Где Кафа, за горами? - спросил Ольгерд проводника.
Да, джигит, - выдержав приличествующую паузу важно ответствовал тот. - Город Кафа вот там, за Кара-Дагом, - он указал рукоятью плети на синеющий отрог. - Но наш путь лежит в обход по равнине. Мы же не архары, чтоб по скалам прыгать.
Вблизи крымские предгорья казались настоящим земным раем. Сочные травы, на которых паслись холеные тучные стада, утопающие в садах богатые селения, с неизменными мечетями на мощеных площадях, а там, куда сбегали вниз звонкие ручьи, часто и нарядно украшенные фонтаны. Здешние татары ничем не напоминали побитых на хуторе степняков - одевались в свободные рубахи до пят с красивыми вышивками, бороды брили, редко носили оружие. Многие мужчины носили зеленую чалму, как объяснил Измаил, свидетельство о том, что ее обладатель совершил паломничество в Мекку, Медину или Иерусалим.
Заможные места, - цокал языком Сарабун. - У нас в Бердичеве, земли тоже родючие, но такого изобилия не бывает даже в самые урожайные годы. И чего этой татарве дома не сидится? Зачем им людьми торговать?
Они и не торгуют, -усмехнулся Ольгерд. - За ясырем ходят те, кто кочует по степи степи, а здешние землевладельцы у них покупают невольников и строят свое благоденствие на нашей беде. Все эти земли возделаны руками славян, так что неизвестно, кто на этих землях настоящий хозяин.
- Земля принадлежит не тому, кто на ней работает, а тому, кто ей правит, возразил египтянин. Твои предки , если помнишь, тоже пришли на Русь завоевателями. - К тому же рабство далеко не всегда абсолютное зло. Путешествуя по вашей стране я видел шляхетских и казацких холопов, которым, поверь, живется намного хуже чем тем. Кто возделывает здешние поля и выращивает сады. Впрочем, если заглянуть в суть вещей, все мы так или иначе чьи-то рабы.
- И мы тоже? - усмехнулся Ольгерд.
- Конечно. Разве мы едем в Кафу от скуки или для развлечения? Каждого из нас ведет туда чужая воля. Я исполняю то, что приказано моими старейшинами. Ты - раб кровавой клятвы. Сарабун - раб своего происхождения, он должен следовать за нами потому, что иначе просто погибнет..
- Еще скажи , что все мы в конечном счете рабы божьи, - не сдержался Ольгерд.
Ты понял, - улыбнулся в ответ египтянин. - Свобода, - это всего лишь призрак, за которым легче всего повести отчаявшихся людей ...
Ольгерд слегка пришпорил сбившегося с рыси коня.
- Я не силен в философии и не столь образован, как ты, чтобы спорить о высоких материях, но свою несвободу воина на сытую свободу раба не променяю.
- Здесь нет высоких материй, - мотнул головой египтянин. - Все просто. Попробуй освободить раба, и ты увидишь, что он будет несчастен, ибо потеряв пусть и ненавистную цепь, он потеряет и кров и хлеб, которые не приучен добывать без хозяйского присмотра...
На следующем дневном переходе стало не до ученых бесед. Ровная как стол степь начала бугриться сначала чуть заметными, крутеющими с каждой пройденной верстой каменистыми холмами, меж которых приходилось петлять, выбирая дорогу по ложбинам, чтобы не изматывать лошадей бесконечными спусками и подъемами. Казалось что дороге не будет конца когда вдруг, неожиданно для всех, в одной из дальних расселин сверкнула лазурь. Первыми учуяв влажный соленый воздух кони обрадованно заржали.
- Море! - облегченно вздохнул Измаил.
Через пару часов они вышли на проторенную дорогу, ведущую в Кафу, где стали лагерем, чтобы отдохнуть перед важным днем -по словам проводника, выехав в ноь, к рассвету они должны были добраться до цели. .
Красота-то какая! - чуть не застонал от восхищения Сарабун, когда отряд поднялся на последний, спускающейся к прибрежной долине холм. Было ранее утро и морскую гладь белой полупрозрачной шалью скрадывая горизонт, укрывала легкая туманная дымка, так что казалось что перед ними стоит сплошная светло-голубая стена. Лежащая внизу береговая черта выгибалась кошачьей спиной, образуя большой открытый залив. Выходящий в море насыпной мол , завершающийся маячной башней, отгораживал от большой воды просторную гавань в которой, словно нерестящиеся рыбы, теснились десятки разновеликих судов. Над гаванью вырисовывались зубчатые стены защищающей порт цитадели, от которой в стороны и вверх, к подошвам поступающих к морю гор, расходились лучами прямые, мощеные белым камнем улицы, достигая линии внешних городских стен. За стенами теснились городские кварталы, которых из которых стрелами вонзались в небо минареты и круглые щиты куполов.
Полюбовавшись на город с вершины холма, путники двинулись вниз.
- Кафа, -рассказывал по дороге Измаил, - была в давние времена греческим торговым полисом. С приходом татар она пришла в запустение, но во времена Крестовых походов город выкупили генуэзцы. Они и построили эту крепость. Последние двести лет Кафой владеют османы. Если верить легенде, именно отсюда в христианский мир пришла чума, опустошившая в четырнадцатом веке Европу. Кафу тогда осаждал монгольских хан Джанибек, в чье войско принесло эту страшную болезнь. Монголы начали обстреливать город зараженными трупами и его обитатели почти все целиком стали спасаться морем, развозя болезнь по всем портам Черного и Средиземного моря...
- Чума - страшная напасть, -покачал головой Сарабун. - Читал я в одном трактате, что излечивает ее снадобье из из патоки десятилетней выдержки, мелко изрубленных змей, вина и еще нескольких десятков ингридиентов. Однако спасения от нее нет ...
За внешней крепостной стеной раскинулись, занимая места не меньше, а пожалуй что и больше, чем внутренняя часть города, ремесленные и торговые кварталы - бесчисленные лавки, мастерские и духаны.
- Где нам искать искать Темир - бея, Айнур? - спросил Ольгерд.
- Зачем искать? - удивился тот. - Ногайцы не любят каменных стен. Когда ясырь приводят на продажу, то останавливаются за городом. .Да вот же они.
Старик указал на холм, вершину которого венчал большой войлочный шатер который окружали юрты попроще. В подтверждение того, что на возвышенности расположился не простой кочевник, а важный мурза, над шатром на длинном шесте колыхался под легкими порывами ветра бейский бунчук. Вокруг лагеря во множестве паслись стреноженные кони.
- Мы пришли туда, куда вы хотели, - сказал проводник. - Могу я идти, ага?
- Ты поедешь обратно?
- Через несколько дней. Мой брат держит в Кафе сапожную мастерскую, мы не виделись много лет.
- Ступай, старик, да хранит тебя Аллах.
Щедро вознаградив проводника, компаньоны двинулись к лагерю Темир-бея.
Служба у ногайцев была поставлена образцово. В самом начале подъема к лагерю им перегородили дорогу двое всадников, несущих внешнюю охрану.
- Что вам нужно? - спросил молодой татарин, перегородив дорогу конем.
- Нам нужен Темир-бей, - спокойно произнес Измаил. - Мы к нему с важным делом.
Татарин хрипло рассмеялся в ответ.
- Вы неверные. А Темир-бей разговаривает только с теми неверными, чти головы насажены на копье. Ступайте отсюда, пока целы или я вызову подкрепление.
- Уж не хочешь ли ты в местах, находящихся под рукой самого султана, да славится Его имя во веки веков, напасть на путников, имеющих фирман о великого визиря?
- Пугай своим фирманом этих крыс, - караульный махнул саблей в сторону ближайшей городской башни. - Ногайцы живут своей жизнью и не подчиняются никому.
- И все же доложи о нас бею, - таким же ровным голосом то ли попросил то ли потребовал египтянин. - Мы имеем весть об одном его потерянном родственнике.
- Бей стар и потерял множество близких. О ком именно ты говоришь?
- Это мы скажем только ему.
Поколебавшись немного, татарин отдал короткий приказ своему напарнику, вложил саблю в ножны и, бросив ожидающим путникам:
- Ждите здесь, и если вы двинетесь вперед хоть на аршын, стрелки превратят вас в подушки для иголок, - ударив пятками коня, понесся, вздымая пыль к реющему над лагерем бунчуку.
- Похоже, Темир -бей не спешит принять нас с распростертыми объятиями, - произнес Ольгерд, наблюдая за тем, как караульный спрыгивает с коня и скрывается в шатре.
- Главное, чтобы он стал слушать, -ответил Измаил. -Я думаю, что мои доводы смогут его убедить.
Караульный покинул шатер и придерживая коня, чтобы тот не оступился на склоне, спустился к ожидающим компаньонам.
- Бей приказал доставить к нему только одного. Это будешь ... - татарин поднял плеть , водя рукоятью от Измаила к Сарабуну, - Ты! Рукоять плети едва не уперлась в Ольгерда.
Никак не ожидавший такого исхода Ольгерд попытался отказаться.
- Я плохо говорю по-татарски.
- Наш бей говорит на языках неверных. То что ему нужно, он поймет. Оставь все оружие и следуй за мной.
Ольгерд перебросил через плечо перевязь с саблей, вытянул из седельных кобур пистоли, вытянул из-за пояса нож, передал все Сарабуну. Подумав немного, достал из голенища припрятанный там кинжал.
Опасения оказались не напрасны. Наверху, у входа в шатер, он был передан в руки двух угрюмых молодцов в стальных шлемах и кольчугах, скорее всего личной охране Темир-бея. Вооруженные почище шведских кирасиров ногайцы учинили ему серьезный обыск. Припрятанный в голенище стилет нашли бы непременно, и не будь Ольгерд настолько предусмотрителен, не иначе как исполнили угрозу караульного и доставили своему господину голову подосланного убийцы нанизанной на копье.
Завершив обыск, охранник что-то прокричал в сторону шатра. Через пару минут из шатра , запахивая на ходу наброшенный на плечи халат, вышел невысокий широкоплечий старик. Черты лица его были словно высечены из камня - жесткий треугольный подбородок, тонкие, сжатые узкой полоской губы, высокие, чуть выдающиеся скулы и прямой нос выдавали в нем не турка или вольного сына степей, чья кровь за многие поколения смешалась с иными племенами, но потомка грозных монгол, какими их изображали на старинных гравюрах.
Бей прищурил, привыкая к свету глаза и наставил взгляд на Ольгерда. Если у него и были еще какие -то сомнения в правдивости рассказа, услышанного от покойного кобзаря, то теперь они рассеялись, словно туман на летнем пекучем солнце. Это был тот самый волчий взгляд, Дмитрия Душегубца, однако в нем не было безумной жестокости. Бей и литвин молча смотрели друг на друга. В глазах Темира зажегся некоторый интерес, но быстро погас. Он опустил вниз кончики губ, покачал головой, что-то тихо сказал охранникам и исчез в темном проеме. Из глубины шатра донесся звонкий девичий смех.
- Мой господин не желает с тобой говорить, - отозвался один из охранников. - Ступай откуда пришел.
Что-то объяснять и доказывать не было ни малейшего резону.
Мрачный как туча Ольгерд в сопровождении того же конного охранника спустился вниз, в ответ на невысказанный вопрос Измаила отрицательно мотнул головой и начал распределять по местам отданное Сарабуну оружие.
Под бдительными взглядами ногайцев они шагом двинули в сторону гороского предместья.
- Хоть слов сказать успел? - спросил египтянин.
- Даже слушать не стал.
- Плохо, но не смертельно. Не вышло в лоб, значит придется действовать иначе.
- Старик - кремень. Не представляю, как можно к нему пробиться.
- Не так сложно, как ты думаешь. Не сегодня так завтра он непременно отправится на невольничий рынок. Если сам прибыл в Кафу, значит и сам будет следить за продажей ясыря, для степняков это важно. При этом он будет общаться с османскими чиновниками, так как рынок, собственность султана. И если кто-то из окружения здешнего наместника-паши попросит принять и выслушать единоверца, прибывшего из далеких египетских земель, он вряд ли сможет ему отказать.
- Попробуй, -пожал плечами Ольгерд. - Однако кажется мне, что мы сюда приехали зря.
- Дай мне еще один день, и если мы не сможем переговорить с этим гордым и неприступным ногайцем, ты поведешь нас в Литву. Надеюсь, что к Радзивиллу нам удастся пробиться с меньшим трудом.
Кафа встретила их гомоном и суетой восточного торгового города, по сравнению с которым даже Киев с его Подолом выглядел дальней глухой деревней. Больше всего Ольгерда с Сарабуном поразили не пестрые одежды представителей всех наций и народов, какие только можно было себе вообразить и даже не многочисленные мечети и богатые подворья с глухими заборами из которых,Ю как тесто из передержанной квашни, выплескивала наружу буйная зелень, а здесь и там встречающиеся фонтаны с бассейнами, наполненными чистой родниковой водой, устроенные для всеобщего блага .
Напившись всласть и напоив коней компаньоны , расспросив прохожих, быстро нашли армянский постоялый двор, где дозволялось останавливаться прибывшим в Кафу христианам. Перепоручив коней расторопным слугам и отдав должное здешней кухне, Ольгерд с Сарабуном решили, пользуясь случаем, устроить себе дневной отдых, а Измаил, переодевшись в мусульманское платье и нацепив на голый череп турецкую феску, отправился в цитадель, где располагалась резиденция кафского паши.
Вернулся он к вечеру, бросил на стол изрядно отощавший кошель.
- Ногайский ясырь будут торговать завтра утром. В этот день выставляют самых ценных рабов - мастеров, красавиц для гаремов, благородных пленников, с которых можно взять выкуп . Темир-бей обязательно будет там, и я подойду к нему вместе с распорядителем торгов. Более алчного человека мне встречать не довелось, да покарает его Дагон!
Настала ночь и над далекими горами повисла желтая луна. Неутихающий уличный шум слился с плеском моря, но для путников, которые много недель провели в голой степи, эти звуки казались баюкающей колыбельной. Впервые с тех пор как он покинул Лоев, Ольгерд спал как убитый.
На встречу с Темиром Измаил стал собираться чуть свет, еще до первой мусульманской молитвы. Оделся на сей раз в свой обычный наряд путника - накидку с капюшоном, повздыхав, оставил оружие на попечение компаньонов.
- Ждите пока здесь, - сказал он Ольгерду с Сарабуном. - Пока есть время набирайтесь сил. Мало ли как дальше дела повернутся.
- Ну уж нет, - возразил ему Ольгерд. - Вместе пойдем. Я так понимаю, что встречаться будете вы в Кафе, на невольничьем рынке? Хочу на него поглядеть..
Египтянин грустно покачал головой:
- Может не нужно? Там ведь твоих единоверцев продают, словно скот. Ты воин горячий, неровен час начнешь за справедливость в драку лезть...
- Пойдем, -упрямо повторил Ольгерд. - Мне нужно видеть это место. Когда-нибудь, даст Бог с войском сюда придем, чтобы знать , как сподручнее город брать. А насчет горячности моей не волнуйся. Слово даю, что глупостей не наделаю.
- Хорошо, -пожал плечами в ответ компаньон. - Есть желание, значит пошли. Только вот объясни, а то в толк никак не возьму. С чьим же войском ты Кафу освобождать надумал? Польским, литовским, запорожским или московитским? Или же может шведским?
- С христианским, - огрызнулся Ольгерд, вешая на перевязь подаренную воеводой саблю.
Турецкий торговый город охранялся почище царских палат. Для того чтобы попасть вовнутрь, Измаилу, Ольгерду и репьем прилипшему к ним Сарабуну, который наотрез отказался сидеть один на постоялом дворе, потребовалось трижды предъявить подорожную, дважды выдержать допрос караула стражи, уплатить пошлину и дать бакшиш армянину в турецкой феске, который оказался здешним таможенным чиновником. При этом на саблю, которую Ольгерд наотрез отказался оставлять на хранение привратникам, потребовалось отдельное разрешение и, соответственно, отдельная мзда.
Взгляд полководца, которым Ольгерд начал оценивать вражескую твердыню сразу же после того как они покинули постоялый двор, едва ли не с каждым шагом становился все кислее и кислее. Крепость, в которую они наконец вошли уступала Смоленску разве только по толщине и высоте стен. В отличие от всех кремлей московского царства сложены они были не из кирпича, а из ломаного камня, который почти не крошился и мог выдержать даже десятифунтовые ядра, которыми, по словам бывавших в Москве шляхтичей, стреляла знаменитая Царь-пушка.. Квадратные увенчанные зубцами башни , ворота с мощными барбиканами оббитыми железом створками и широкие рвы, обложенные камнем, делали крепость настоящим чудом фортификации и не шли ни в какое сравнение с деревянным острогом, какой представлял из себя пограничный Ор-Кепе. Нависающая над кварталами цитадель была построена из такого же материала, но на несколько сот лет раньше - ее кладка была намного темнее
Оказавшись, наконец, внутри они двинулись вперед по широкой улице, ведущей к гавани, рядом с которой, по объяснению хозяина постоялого двора, находился невольничий рынок. Все пространство слева от них, от моря до цитадели представляло собой нагромождение бедных лачуг. Справа, от цитадели к подошве горы вольготно раскинулись дворы побогаче, с двух, а то и трехэтажными особняками, перемежающимися рядами высоких кипарисов.
Печально знаменитый невольничий рынок Кафы размещался на большой треугольной площади, меж стеной генуэзской цитадели и огораживающим порт забором. Ольгерду он напомнил одновременно конную ярмарку и скомороший балаган. Почти все свободное пространство, оставляя лишь проходы, занимали огороженные жердями длинные загоны, соединенные с постройками, напоминающими стойла. Загоны перемежались возведенными в беспорядке помостами, поднятыми на высоту половины человеческого роста. Однако обитателями загонов были не кони, а лицедеями на помостах выступали не скоморохи.
Приведенные на продажу рабы по большей части сидели вдоль стен в дальних концах загона и лишь по приказу надсмотрщиков выходили поближе к ограждению, чтобы их могли рассмотреть заинтересовавшиеся покупатели. Мужчины, женщины, дети, старики сидели на земле вперемешку в рваных одеждах, многие в одних лишь набедренных повязках да прикрывающих головы от солнца тряпицах. Здешние торговцы и их подручные знали толк в своем гнусном деле. Сильные мужчины сидели на земле, забитые в колодки - распиленные посередине и стянутые клиньями доски с отверстиями для ног , позволявшие передвигаться неуклюжими медленными шагами. У некоторых, видимо самых опасных с точки зрения их хозяев, в колодки были забиты не только ноги , но и головы с руками. Прочие, те кто не был в состоянии оказать сопротивление, были привязаны к торчащим из стен кольцам - кто за пояс, кто за шею веревочной петлей, при этом у некоторых невольников имелись железные, чаще кожаные ошейники. "Это наверное те, кто уже побывал в рабстве и перепродается хозяевами" - подумал Ольгерд.
- Начинаются главные торги! - произнес Измаил. - Ну что же, пока будьте здесь, притворяйтесь приезжими, которые ищут взятого в плен родича, гуляйте по рынку и наблюдайте за мной. И пожелайте мне удачи.
- С Богом! - тихо произнес в ответ Ольгерд, кивнув компаньону.
Измаил двинул в дальний конец площади где на самый большой из помостов, расположенный у самой крепостной стены, ногайцы в своих бараньих полушубках без рукавов, которые они не снимали даже в самую жаркую погоду, плетьми загоняли несколько десятков догола раздетых и взятых в колодки м мужчин.
- Знатный ясырь! - Произнес кто-то рядом по-гречески. Этот язык Ольгерд понимал хорошо, учил его в монастырской школе. - Воины и крестьяне. После красавиц и богатых заложников самый ходовой и, главное, дорогой товар. Ведь галерные рабы нужны всем, не только флоту светлейшего султана, но и венецианцам и даже богобоязненным франкам, будь благословен их новый интендант Кольбер, приказавший построить триста кораблей!
- А вот и главные покупатели! - прервал грека его собеседник.
После того, как все невольники были заведены наверх и рассажены на грязных досках, в нависающий над помостом крытый матерчатым навесом павильон, застеленный коврами и заваленный подушками, , из калитки, проделанной прямо в стене, зашли четверо - трое сановных турок, в ярких шелках, чьи пальцы были унизаны сверкающими на солнце перстнями, так что скромно одетый Темир-бей смотрелся рядом с ними вороном, посаженным в клетку с пестрыми заморскими птицами-попугаями.
Измаил протолкался к помосту, добрался до ближайшего стражника и что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул и скрылся за деревянным выступом и вскоре он вернулся в сопровождении длинного и тощего, словно жердь турка, по всей вероятности того самого чиновника , на чью алчность сетовал египтянин. Турок и египтянин стали спорить о чем-то , по очереди размахивая руками, наконец договорились и исчезли в ведущем к стене проходе.
Ожидая, чем закончится дело, чтобы отвлечь себя от грызущих душу сомнений в успехе затеянного предприятия Ольгерд с интересом оглядывался по сторонам. Оказалось что Измаил оставил их у той части рынка, где торговали рабами для плотских утех. Девушки, зрелые женщины и миловидные юноши располагались под навесами, защищающими их от злого крымского солнца и вид имели, по сравнению с своими товарищами по несчастью из загонов, вполне ухоженный.
Бродя рассеянным взором по непривычно открытым женским лицам, - все , кого он встречал на улицах, отгораживались от посторонних плотными масками из конского волоса, - он вдруг поймал себя на том, что внимательно рассматривает стоящую в одиночестве под одним из навесов рабыню.
Вначале и не понял, что в ней не так, потом сообразил: татарка! Лет двадцати пяти, лицом не страшна, но и не красавица писаная - черты угловатые, скулы резкие, киргизские. Да и по здешним меркам тоже, поди, не гурия. Стан такой, что восточным людям не по нраву - талия не осиная, бедра скорее мальчишеские чем девичьи, грудь едва оттопыривает давно нестираную черную рубаху. Волосы короткие, явно обрезаны, чтобы не пугать покупателей нечесаными колтунами.
В общем, смотреть-то особо и не на что, если бы не глаза. Девушка стояла полуприкрыв веки, изредка постреливая по сторонам густой пронзительной зеленью, в которой не было и тени страха и надлома. Присмотревшись внимательнее Ольгерд увидел, что даже под полуприкрытыми веками таилась какая-то странная, лениво-отчаянная злость, словно выставленная на продажу рабыня в тайне веселилась, наблюдая за всем происходящим вокруг. Его внимание не осталось незамеченным - взгляд девушки выстрелил вдруг прямо в Ольгерда. Он смешался и мигом вспомнив, зачем пришел отвернулся к ногайскому помосту.
Торги были в разгаре. Важные турки, разварившись на подушках и потягивая какой-то напиток из маленьких, чуть не с наперсток, фарфоровых чашечек, наблюдали за тем, как слуги ощупывают невольников, словно скот, бесцеремонно заглядывая им в зубы , раздвигая ягодицы щупая мышцы на руках и ногах и отгоняя в сторону тех, кто им понравился. Отобрав примерно треть выведенных в загон мужчин, турецкие слуги завершили осмотр. Одни из них, видимо старший, пересчитал отобранных по головам и помчался к помосту с докладом. Турецкие сановники заспорили с Темир-беем - начался торг.
- Право первого выбора имеет сам кафский паша, - пояснил приятелю стоящий рядом грек. - Сейчас они сговорятся с этим дикарем и будущих гребцов поведут на оскопление.
- А что, разве оскопляют не только евнухов?
- В Румском султанате в старые времена оскопляли всех до единого невольников. В наше время мужского достоинства, к счастью лишают не всех подряд. Мастеров, знатных пленников, за которых можно получить выкуп, мальчиков, из которых воспитывают воинов, оставляют нетронутыми. Но домашних слуг, работников и гребцов кастрируют непременно - такие рабы намного спокойнее, они не интересуются женщинами, да и друг другом и не дают потомства... Впрочем, Коста, я вынужден тебя оставить, сейчас на торги допустят и прочих покупателей... - С этими словами грек, оставив собеседника, рванул в сторону помоста.
- Измаил все еще не объявлялся, наверное ждал когда Темир закончит торги. Чтобы отвлечься от только что услышанного, - не приведи Господи на галеры попасть, Ольгерд снова повернулся к навесам с рабынями и немедленно встретился взглядом с давешней татаркой.
Отследив его интерес из глубины расположенного за навесом строения объявился хозяин - стриженый ежиком армянин в длинной льняной рубахе и надетой поверх нее вышитой безрукавке. Хозяин спросил о чем-то Ольгерда и, не дождавшись ответа сам себе засмеялся. Потом протянул руку к поддерживающему навес столбу и потянул за незамеченный раньше длинный кожаный поводок. Девушка дернулась и содрогнулась всем телом. Ее лицо исказила гримаса такой безысходной ненависти, что Ольгерду стало не по себе. Отрицательно мотнув головой хозяину но вновь отвернулся к помосту.
Оказалось что сделал это вовремя. Присутствующие на торгах сановники уже поднялись на ноги, собираясь покинуть павильон, и на ковер в сопровождении долговязого турка, вступил, наконец Измаил. Несколько раз поклонившись по очереди всем присутствующим он что-то произнес, обращаясь к Темиру. Тот недовольно кивнул. Измаил начал говорить.
Ольгерд стоял далеко и не мог разобрать слов, однако по всему выходило что его всезнающий египетский компаньон повел разговор в неправильном русле - бей с каждой секундой терял интерес к разговору: вначале нахмурился, затем прищурил глаза, а после того, как египтянин лихорадочно зашевелил губами, пытаясь поскорее добраться до конца своего рассказа, Темир махнул в его сторону рукой и отвернулся. Подчиняясь жесту ногайского бея, к Измаилу рванулись сразу трое охраняющих павильон янычар, однако, дело, похоже, обошлось без кровопролития. Вытолкав посетителя из павильона охранники спокойно вернулись на прежние места.
- Ничего не вышло, - тяжко вздохнул за спиной наблюдавший за разговором Сарабун. Стало быть, прав ты был, господин. Зря мы в это логово неверных сунулись.
- Уж лучше бы я ошибся, процедил сквозь зубы Ольгерд. - Все что он делал дальше происходило так, будто его кто-то большой и невидимый двигал и заставлял говорить, будто куклу на веревочке. Повинуясь непреодолимому порыву он развернулся к навесу и поманил к себе пальцем все еще ждущего армянина и показал пальцем на странную татарку:
- Эй хозяин, сколько?
Тот три раза выбросил перед лицом Ольгерда десять коротких волосатых пальцев.
- Триста? В талерах подойдет? - Ольгерд вытянул из наплечной сумы кошель, вытряхнул на ладонь десятиталеровую монету , протянул продавцу. Тот ее внимательно оглядел, и что-то прокричал в сторону своей будки. Оттуда мигом выскочил шустрый мальчишка, который, как выяснилось неплохо справлялся с обязанностями толмача .
- Мой хозяин, Гайк, говорит что нужно еще половину от десяти. Столько возьмет меняла за монеты неверных. В эту цену входит также верхняя одежда и башмаки.
Ольгерд, соглашаясь, кивнул.
- Хозяин сейчас ее оденет и выведет. А ты пока готовь деньги! - армянин, мальчишка и девушка скрылись в будке.
Ольгерд так увлекся , что не заметил как к нему и потерявшему дар речи от изумления Сарабуну присоединился расклеившийся от неудачи от Измаил
- Вы видели друзья. -мрачно выговорил он, ни на кого не глядя. - Ничего не вышло, он даже не дослушал до конца. А когда понял что мы те самые путники, что пытались попасть к нему вчера, и вовсе велел прогнать, так что …
Речь египтянина оборвалась на полуслове, когда из будки вышел торговец, ведя, словно лошадь на поводу девушку, фигуру которой теперь скрывал с макушки до пят серый хиджаб из грубой мешковой холстины и , если бы не протянутый в разрез для рук ремешок, который хозяин, приняв и пересчитав деньги, передал в руки Ольгерда она ничем бы не отличалась от свободных мусульманских женщин, которых они во множестве встречали на улицах Кафы.
- Она твоя, - перевел слова армянина подоспевший толмач-мальчишка. - Только будь осторожен, она очень строптива. Дерется и никого не подпускает к своему телу, хозяину даже не удалось узнать, девственница она или нет. Тебе повезло, иностранец! Если бы эта фурия была сговорчивее, то хозяин оставил бы ее себе или же продал мурзе не меньше чем за пятьсот монет.
- Что здесь происходит? Выйдя из ступора, поинтересовался Измаил.
- Ничего особенного, - нарочито-небрежно ответил Ольгерд . - Просто пользуясь случаем хочу разрешить наш спор по поводу рабства.
- И каким же образом, друг? Ты решил обзавестись в походе наложницей?
При этих словах лицо Сарабуна перекосилось, словно ему прищемили причинное место. Он бросил испепеляющий взгляд на купленную рабыню, затем глянул на Ольгерда с откровенным осуждением:
- Господин, скажи мне, зачем ты это делаешь? Ты что, решил отказаться от госпожи Ольги?
При чем тут Ольга? - искренне удивился бывший лоевский компанеец. - Да уж, приятели, такого вы значит обо мне мнения, чуть что готовы обвинить во всех смертных грехах. Для начало дождитесь конца представления, потом уж судить будете. - Ольгерд с ненавистью поглядел на сжатый в кулаке поводок и наклонившись, стал шарить рукой за голенищем.
Не дав ему завершить задуманное из базарного проулка вдруг вынырнул человек хорошо одетый человек в сопровождении двух здоровенных амбалов. Судя по тому как он с места в карьер начал ругаться с Гайком, пришедший тоже был представителем вездесущего армянского племени.
Два армянина долго препирались, при этом работорговец несколько раз указывал пришедшему на солнце и тряс у него перед носом кошель с полученными от Ольгерда деньгами.
- О чем они говорят? -поинтересовался Ольгерд.
- Рабыню, которую ты купил, хозяин пообещал вчера этому человеку, - перевел мальчишка. Он пошел за за деньгами, но вернулся только сегодня. Хозяин говорит, что он сожалеет, но торговля есть торговля.
- И что говорит этот?
- Он говорит, что вчера пришла из Трапезунда его галера и он принимал товар, потому не мог подойти. Это очень богатый человек. Но его боится вся Кафа, потому что он отличается особыми пристрастиями. Выбирает на рынке самых строптивых рабов и находит себе развлечение в том, чтобы их укротить, настолько, что потом они готовы выполнить любой его каприз. Правда, говорят, что многие при этом умирают в страшных муках ...
Не добившись ничего от Гайка и обложив его по-армянски на чем свет стоит, истязатель-судовладелец обернулся к Ольгерду. Оглядел его с головы до ног, как рассматривают худосочный скот, процедил сквозь зубы.
- Он предлагает тебе триста пятьдесят серебряных венецианских дукатов за эту рабыню, если ты отдашь ее ему, - прошептал толмач.
- Скажи ему что это невозможно, - спокойно ответил Ольгерд.
- Триста семьдесят, - перевел мальчишка ответ, чуть не плача. Видно ему было очень жаль обреченную девушку, но он был уверен, как и судовладелец что перед этой суммой неверный не устоит.
Ничего не отвечая, Ольгерд вытащил наконец из сапога свой кинжал, подошел к девушке и раздвинул у нее на шее хиджаб, обнаружив перетягивающий девичью шею грубый кожаный ошейник. Гайк с мальчишкой тихо охнули хором. Ольгерд
, взялся рукой за ошейник, потянул на себя , поднял нож. При этом , в отличие от окружающих, в глазах у рабыни не мелькнуло и тени страха. Он всунул нож меж тонкой шеей с пульсирующей жилкой, и рванул его к себе, разрезая грубую кожу и только потом удостоил армянина ответом.
- Скажи ему еще раз. Купить эту девушку невозможно, потому что я даровал ей свободу.
Из армянина, после того как он услышал перевод и понял в чем дело, словно из пробитого золотарского бурдюка, полился поток площадной брани, Гайк вытаращил глаза, мальчишка заметно повеселел, Сарабун вздохнул с облегчением. Один лишь измаил грусно покачал головой.
- Ты совершил благородный поступок. Только смысла в нем ни на грош. Ее схватят и снова посадят на привязь еще до того как мы покинем этот город.
- Я оформлю ей вольную. Как это сделать по местным законам?
- Составить грамоту и заверить ее у местного кадия. После этого ей ничего не грозит.
- Тогда пошли искать кадия.
Швырнув в сторону будки испорченный поводок, Ольгерд поманил девушку за собой и они, оставив ругающихся на чем свет стоит армян выяснять отношения друг с другом, отправились искать разыскали базарных писцов.
Текст вольной грамоты, не обращая ни малейшего внимания на громкие возражения писца, продиктовал Измаил.
Как тебя зовут и откуда ты родом.? - спросил он освобожденную рабыню.
Девушка впервые раскрыла рот и чуть с хрипотцой произнесла:
- Фатима. Из Буджака.
Кадия они отыскали в квартале примыкающем к базарной мечети. Поняв, что от него нужно, раскормленный важный старик недовольно затряс необъятным животом:
- Пророк не одобрял осовбождения рабов: жена Магомета, Маймуна Аль-Хариз сказала ему, что она освободила девочку-раба, без его разрешения. В день, когда наступила ее очередь быть с Пророком, она сказала: "O Апостол Аллаха, я освободила девочку-рабыню", он сказал: "Вы были бы вознаграждены больше, если бы подарили рабыню одному из братьев вашей матери."
- Это высказывание пророка не подходит к данному случаю, возразил Измаил. - Хозяин рабыни не мусульманин, рабыня же, напротив, правоверная. К тому же, понимая сложность этого дела с точки зрения Шариата , хозяин готов уплатить достойную пошлину
Выслушав египтянина, кадий заметно оживился и, закатив глаза к небу, изрек:
- Какой бы мусульманин ни освободил мусульманина, будет он ему освобождением от огня, ни освободил двух мусульманок, будут они ему освобождением от огня … Скажи своему гяуру, что если он надумает обратиться в истинную веру, то этот поступок спасет его от половины адских мук...
Получив несколько монет, кадий оставил на подготовленной грамоте росчерк и приложил к ней , накапав воск , большой перстень с арабской вязью
- Держи! Сказал Ольгерд протягивая Фатиме вольную грамоту. Та склонилась в безмолвном поклоне. На секунду из разреза выглянула ее рука и грамота исчезла под хиджабом.
- И что будем делать теперь? - спросил Измаил.
- Дадим денег, которых ей хватит , чтобы добраться до дому, и пусть идет с миром. Есть же у нее какие-то родственники, знакомые. Вот пусть и возвращается туда, где ее примут. Иди, иди , милая... - Махнул он рукой, указывая в сторону дальних крепостных башен.
Измаил повторил его слова по-татарски, вынул кошель и вручил несколько серебряных монет. Девушка приняла дар, но, словно не расслышав сказанного, недвижно стояла на месте.
- Ладно, сказал Ольгерд. - Теперь по уговору я командир. Так что слушай приказ. Пошли обратно на постоялый двор, сегодня отдыхаем и готовим лошадей, а завтра обратно в путь...
Трое компаньонов переговариваясь двинули в сторону городских ворот. Девушка несколько секунд постояла , словно решая что делать дальше, и тенью скользнула за ними вслед.
Продолжение следует